Дорогие коллеги!

Ассоциация консалтинговых компаний АСКОНКО продолжает выпускать хроники консалтинга.

В этом выпуске мы расскажем о результатах опроса, посвященного последствиям пандемии для российских компаний, в т.ч. консалтинговых. Также мы представляем вам размышления наши иностранных коллег об истории кризиса, который мы переживаем, и о том, что нас ожидает в будущем.

Новости российских консультантов

Компания «ШАГ Консалтинг», член АСКОНКО, провела опрос «Как коронавирус повлиял на Ваш бизнес?». В опросе приняли участие 76 респондентов (41 из них – представители бизнеса, 35 – бизнес-консультанты). Они ответили на вопросы по 3-м основным темам:

• Изменится ли Ваша жизнь после коронавируса?
• Какое влияние пандемия оказала на отрасль?
• Повлиял ли коронавирус на Вашу компанию (на количество людей, формат работы, финансы)?

 С результатами исследования Вы можете ознакомиться здесь: ПДФ

Новости консультантов из Европы

Статью «Эра неолиберализма заканчивается. Что дальше?» голландского историка и писателя, автора книги «Утопия для реалистов» (2017), прислал нам коллега – бизнес-консультант из Норвегии. В статье представлен глубокий анализ и история причин, которые привели мир к текущему кризису, а также размышления о том, что нас может ждать в будущем.  

В условиях кризиса то, что когда-то казалось немыслимым, может внезапно стать неизбежным. Мы находимся в центре самой большой социальной встряски со времен Второй мировой войны. И неолиберализм испускает последний вздох. Так что пришло время для идей, которые казались невозможными еще несколько месяцев назад: от более высоких налогов для богатых – до необходимости более сильной власти.

Эра неолиберализма заканчивается. Что дальше?

Рутгер БРЕГМАН

Иллюстрации Ральфа Зейбела

Некоторые говорят, что эта пандемия не должна быть политизирована. Верующие списывают происходящее на гнев Божий, популисты пугают "китайским вирусом", а наблюдатели за тенденциями предсказывают, что мы, наконец, вступаем в новую эру любви и свободных денег для всех.

Некоторые говорят, что сейчас самое время высказаться. Что решения, принимаемые в данный момент, будут иметь далеко идущие последствия. Ведь, как выразился глава администрации Обамы после падения Lehman Brothers в 2008 году: «Не хочется, чтобы серьезный кризис прошёл впустую».

В первые несколько недель я склонялся на сторону скептиков. Раньше я писал о существующих кризисах возможностей, но сейчас это оказалось бестактным, даже оскорбительным. Проходило больше дней. Постепенно начало выясняться, что этот кризис может длиться месяцы, год, даже дольше. И антикризисные меры, введенные временно, в один прекрасный день, вполне могут стать постоянными.

Никто не знает, что ждет нас на этот раз. Но именно потому, что мы не знаем, потому что будущее настолько неопределенное, мы должны говорить об этом.

Поток разворачивается

4 апреля 2020 года британская газета Financial Times опубликовала редакционную статью, которая, вероятно, будет цитироваться историками в течение многих лет.

Financial Times является ведущей ежедневной деловой газетой в мире и, если честно, не совсем прогрессивным изданием. Ее читают самые богатые и влиятельные игроки мировой политики и финансов. Ежемесячно журнал выпускает бессовестное приложение "Как это потратить" о яхтах и особняках, а также о часах и автомобилях.

Но в ту памятную субботу апрельским утром эта газета опубликовала текст: «Радикальные реформы, обращающие вспять господствующую политику последних 4 десятилетий, должны быть поставлены на кон. Правительства должны будут играть более активную роль в экономике. Они должны рассматривать государственные услуги как инвестиции, а не как обязательства, и искать способы сделать рынки труда более безопасными. На повестке дня вновь стоит вопрос о перераспределении; речь идет о привилегиях пожилых и богатых людей. Политические меры, до недавнего времени считавшиеся эксцентричными, такие как базовые налоги на доходы и богатство, становятся актуальными».

Что происходит? Как мог глашатай капитализма внезапно выступить в поддержку перераспределения доходов, расширения полномочий правительства и даже базового дохода?

В течение десятилетий этот институт стабильно выступал за капиталистическую модель, предполагающую небольшое и неактивное правительство, низкие налоги, ограниченное социальное обеспечение - или, в крайнем случае, пытался сгладить очевидные шероховатости реальности. Журналист, пишущий для газеты с 1986 года, заявляет: «На протяжении всех лет, что я там работаю, Financial Times выступала за свободный рыночный капитализм с человеческим лицом. Теперь редакционный совет дает нам посыл в новом смелом направлении».

Идеи в этой редакции появились не из ниоткуда: они прошли долгий путь, от маргинальных до мейнстрима. От палаточных городков анархистов до ток-шоу в прайм-тайм; от непонятных блогов до Financial Times.

И сейчас, в разгар самого большого кризиса со времен Второй мировой войны, эти идеи могут изменить мир.

Вверху: Хайек, внизу: Фридман. Источник: Викимедиа

Чтобы понять, как мы сюда попали, нам нужно сделать шаг назад. Трудно сейчас представить, что было время – около 70 лет назад – когда радикалами считались защитники свободного рыночного капитализма.

В 1947 году в швейцарской деревне Мон Пелерен был создан небольшой мозговой центр. Общество Мон Пелерена состояло из самопровозглашенных «неолибералов», таких как философ Фридрих Хайек и экономист Мильтон Фридман. В те времена, сразу после войны, большая часть политиков и экономистов отстаивала идеи Джона Мейнарда Кейнса, британского экономиста и поборника сильного государства, высоких налогов и надежной системы социальной защиты. Неолибералы, напротив, опасались, что растущие государства станут новым видом тирании. Поэтому они восстали.

Члены Общества Мон Пелерена знали, что им предстоит долгий путь. Время, необходимое для того, чтобы новые идеи одержали победу, «обычно составляет поколение или даже больше, – отмечал Хайек, – и это одна из причин, по которой ... наше мышление кажется слишком бессильным, чтобы влиять на события».

Фридман был того же мнения: «Люди, которые сейчас управляют страной, отражают интеллектуальную атмосферу, существовавшую около двух десятилетий назад, когда они учились в колледже». Большинство людей, как он считал, сформировали свое мировоззрение в подростковом возрасте. Это объясняло, почему «старые теории до сих пор доминируют в происходящем в политике».

Фридман был евангелистом свободного рынка. Он верил в примат личных интересов. Какой бы ни была проблема, его решение было простым: внешне с правительством; и да здравствует бизнес! Или, вернее, правительство должно превратить каждый сектор в рынок, от здравоохранения до образования. Если нужно, с применением силы. Даже в случае стихийного бедствия ответственность за организацию помощи должны нести конкурирующие компании.

Фридман понимал, что он радикал. Он знал, что выходит далеко за рамки мейнстрима. Но это только заряжало его энергией. В 1969 году журнал Time охарактеризовал американского экономиста как «парижского дизайнера, чью высокую моду покупают немногие избранные, но которая, тем не менее, влияет почти на все популярные модные тенденции».

Кризисы сыграли центральную роль в мышлении Фридмана. В предисловии к своей книге «Капитализм и свобода» (1982) он написал знаменитые слова: «Только кризис – реальный или мнимый – производит реальные изменения. Когда кризис возникает, действия, которые предпринимаются, опираются на идеи, которые витают вокруг».

По мнению Фридмана, то, что происходит во время кризиса, зависит от того, какой фундамент был заложен до него. В таком случае идеи, отвергнутые как нереалистичные или невозможные, могут запросто стать неизбежными.

Именно это и произошло. Во время кризисов 1970-х годов (экономический спад, инфляция, нефтяное эмбарго ОПЕК) неолибералы были готовы и ждали на низком старте. «Вместе они помогли ускорить трансформацию глобальной политики», – резюмирует историк Ангус Бургин. Такие консервативные лидеры, как президент США Рональд Рейган и премьер-министр Великобритании Маргарет Тэтчер, приняли некогда радикальные идеи Хайека и Фридмана, а со временем то же сделали их политические конкуренты, Билл Клинтон и Тони Блэр.

Одно за другим приватизировались государственные предприятия по всему миру. Профсоюзы были сокращены, социальные льготы урезаны. Рейган утверждал, что 7 самых страшных слов в английском языке – «Я представляю правительство», и «Я здесь, чтобы помочь». А после падения коммунизма в 1989 году даже социал-демократы, казалось, потеряли веру в правительство. В 1996 году Клинтон, тогдашний президент США, заявил в своей речи, что «эра больших правительств завершилась».

Неолиберализм распространился от мозговых центров к журналистам и от журналистов к политикам, заражая людей, как вирус. На ужине в 2002 году Тэтчер спросили, в чем она видит свое великое достижение. Ее ответ был: «Тони Блэр и неолибералы. Мы заставили наших оппонентов изменить их мнение».

А потом наступил 2008 год. 15 сентября американский банк Lehman Brothers запустил худший со времен Великой депрессии финансовый кризис, когда для спасения так называемого «свободного» рынка потребовались массовые государственные санации. Это, казалось бы, сигнализировало о крахе неолиберализма.

И все же 2008 год не стал историческим поворотным моментом. Одна страна за другой голосовала за своих левых политиков. Глубокие сокращения были сделаны в сферах образования, здравоохранения и социального обеспечения несмотря на то, что неравенство увеличивалось, а бонусы «воротил с Уолл-стрит» взмывали к рекордным отметкам. Financial Times через год после катастрофы запустил онлайн-издание о роскошном образе жизни «Как это потратить» (How to Spend It).

Там, где неолибералы годами готовились к кризисам 1970-х годов, теперь их последователи стояли с пустыми руками. Они просто знали, против чего они выступают. Против сокращений. Против истеблишмента. Но программа? Не было ясности, за что они выступали.

Сейчас, 12 лет спустя, мы снова под ударом кризиса. Более разрушительного, более шокирующего и более смертоносного. По данным Британского центрального банка, Великобритания в преддверии крупнейшей рецессии с зимы 1709 года. Всего за 3 недели почти 17 миллионов человек в США подали заявки на получение компенсаций. В ходе финансового кризиса 2008 года потребовалось целых 2 года, чтобы страна достигла даже половины этой цифры.

В отличие от катастрофы 2008 года, у коронавирусного кризиса есть явная причина. Большинство из нас понятия не имеет, что такое «обеспеченные долговые обязательства» или «свопы кредитного дефолта», но мы все знаем, что такое вирус. И если после 2008 г. банкиры склонны были перекладывать последствия кризиса на должников, то сегодня этот трюк не проходит.

Но самое главное различие между 2008 годом и сегодняшним днем – интеллектуальная база. «Идеи, которые витают вокруг». Если Фридман был прав, и кризис делает немыслимое неизбежным, то на этот раз в истории может произойти совсем другой поворот.

Три опасных экономиста из Франции

«Три ультралевых экономиста влияют на восприятие экономики и капитализма молодежью», - с таким заголовком вышла статья на одном из ультраправых сайтов в октябре 2019 года. Это был один из малобюджетных блогов, которые преуспели в распространении фейков, но этот заголовок ударил гвоздем прямо по голове.

Я помню, как впервые наткнулся на имя одного из этих троих: Томаса Пикетти. Это было осенью 2013 года, я просматривал блог экономиста Бранко Милановича, как часто это делал, потому что его злобные критические замечания в адрес коллег были такими увлекательными! Но в этом конкретном посте Миланович резко изменил тон. Он только что закончил чтение 970-страничного фолианта на французском языке и пел ему дифирамбы. Это был, по его мнению, «перелом в экономическом мышлении».

Миланович долгое время был одним из немногих экономистов, кто интересовался исследованием неравенства. Большинство его коллег не касались этого вопроса. В 2003 году нобелевский лауреат Роберт Лукас даже утверждал, что исследование вопросов распределения является «самым токсичным» для «здоровой экономики».

Тем временем Пикетти уже начал свою новаторскую работу. В 2001 году он опубликовал малоизвестную книгу с диаграммой, на которой впервые в истории были показаны доли доходов 1% топ-элит. Вместе со своим коллегой Эммануэлем Саезом, вторым номером французского трио, он тогда продемонстрировал, что неравенство в США сейчас так же велико, как в ужасающие 1920-е годы. Именно эта академическая работа могла послужить обоснованием и источником лозунга для захвата Уолл-стрит: «Нас - 99%».

В 2014 году Пикетти взял мир штурмом. Профессор стал «рок-звездой экономики» к разочарованию многих (несмотря на прямую атаку со стороны Financial Times). Он объездил весь мир, чтобы поделиться своим рецептом с журналистами и политиками: Главный ингредиент? – Налоги.

Это подводит нас к «изюминке» и номеру 3 французского трио – молодому экономисту Габриэлю Цукману. Как раз в день падения Lehman Brothers в 2008 году этот 21-летний студент-экономист начал стажировку во французской брокерской фирме. В следующие месяцы Цукман занимал 1-е место в 1-м ряду на представлении краха мировой финансовой системы. Уже тогда он был поражен астрономическими суммами, проходящими через такие маленькие страны, как Люксембург и Бермуды, налоговые гавани, где супер-богатые страны мира прячут свои богатства.

Через пару лет Цукман стал одним из ведущих мировых экспертов по налогам. В своей книге "Скрытое богатство наций" (2015 г.) он опубликовал данные о том, что $7,6 трлн мирового богатства скрыты в налоговых убежищах. А в книге, написанной в соавторстве с Эммануэлем Саезом, Цукман подсчитал, что 400 самых богатых американцев США платят налоги по более низкой ставке, чем все остальные группы налогоплательщиков - от сантехников до уборщиц, от медсестер до пенсионеров.

Молодому экономисту не нужно много слов, чтобы высказать свою точку зрения. Его наставник Пикетти выпустил в 2020 году еще один фолиант (на 1088 страницах), но книгу Цукмана и Саеза можно прочитать за день. Краткий подзаголовок «Как богатые уклоняются от уплаты налогов и как заставить их платить» читается как перечень задач для следующего президента США.

Самый важный шаг? – Ввести ежегодный прогрессивный налог на богатство для всех мультимиллионеров. Оказывается, высокие налоги отнюдь не плохи для экономики. Напротив, высокие налоги могут заставить капитализм работать лучше. (В 1952 году самый высокий подоходный налог в США составлял 92%, и экономика росла быстрее, чем когда-либо).

Пять лет назад подобные идеи еще считались слишком радикальными, чтобы к ним прислушиваться. Финансовые советники бывшего президента Обамы заверили его, что налог на богатство никогда не сработает, а богатые (с их армиями бухгалтеров и юристов) всегда найдут способ спрятать свои деньги. Даже команда Берни Сандерса отвергла предложения французского трио помочь разработать налог на богатство для его президентской заявки 2016 года.

Но 2016 год – на расстоянии идеологической вечности от той точки, где мы сейчас находимся. В 2020 году "умеренный" соперник Сандерса Джо Байден предлагает увеличить налог вдвое по сравнению с тем, что планировала Хиллари Клинтон 4 года назад. Сегодня большинство американских избирателей (включая республиканцев) выступают за значительно более высокие налоги на супербогатых. Между тем, по другую сторону океана даже Financial Times пришла к выводу, что налог на богатство может быть не такой уж плохой идеей.

За пределами шампанского социализма

«Проблема с социализмом, – как-то сказала Тэтчер, – в том, что у тебя в конце концов кончаются чужие деньги».

Тэтчер коснулась больного места. Политики слева любят говорить о налогах и неравенстве, но откуда берутся деньги? Актуальное предположение – обоих направлений политического движения – заключается в том, что наибольшее богатство "зарабатывают" выдающиеся предприниматели, такие как Джефф Безос и Илон Маск. Это переводит вопрос в нравственную плоскость: не должны ли эти титаны поделиться частью своего богатства?

Если вы согласны с этим тезисом, я хотел бы представить вам Мариану Маццукато, одного из самых дальновидных экономистов нашего времени.

Маццукато принадлежит поколению экономистов, которые считают, что просто говорить о налогах недостаточно. «Причина, по которой прогрессисты часто теряют аргументацию, в том, – объясняет Маццукато, – что они слишком много внимания уделяют перераспределению богатства и недостаточно – его созданию».

В последние недели по всему миру были опубликованы списки того, что мы начали называть «основными рабочими местами». И сюрприз: таких рабочих мест, как «менеджер хедж-фонда» и «многонациональный налоговый консультант» в этих списках нет нигде! Внезапно стало совершенно ясно, кто выполняет действительно важную работу в сфере ухода и образования, в общественном транспорте и в продуктовых магазинах.

В 2018 году два голландских экономиста провели исследование, по результатам которого они пришли к выводу, что четверть работающего населения подозревает, что их работа бессмысленна. Еще более интересно, что в мире бизнеса «социально бессмысленных рабочих мест» в4 раза больше, чем в общественной сфере. Наибольшее число этих людей с самоотверженной «дерьмовой работой» заняты в таких секторах, как финансы и маркетинг.

Это подводит нас к вопросу: где на самом деле создается богатство? Такие СМИ, как Financial Times, часто утверждали – как и их неолиберальные создатели Фридман и Хайек – что богатство создается предпринимателями, а не государствами. Правительства в большинстве случаев выступают в роли посредников. Их роль заключается в том, чтобы обеспечить хорошую инфраструктуру и привлекательные налоговые льготы – а затем уйти с дороги.

Но в 2011 году, после того, как она услышала издевательские слова политика, назвавшего госслужащих «врагами предпринимательства», что-то щелкнуло в голове у Маццукато. Она решила провести некоторые исследования. Два года спустя она написала книгу, которая вызвала шоковые волны в мире политики. Название: «Предпринимательское государство».

В своей книге Маццукато демонстрирует, что не только образование и здравоохранение, сбор и вывоз мусора и доставка почты начинаются с правительства, но и реальные инновации, приносящие громадные прибыли. Возьмите iPhone. Каждая деталь технологии, которая делает iPhone «смартфоном», а не «дурафоном» (интернет, GPS, сенсорный экран, аккумулятор, жесткий диск, распознавание голоса), была разработана исследователями на государственном окладе.

И то, что относится к Apple, в равной степени относится и к другим техническим гигантам. Google? – Получил жирный государственный грант на разработку поисковой системы. Тесла? – Доила инвесторов, пока Министерство энергетики США не передало ей $465 млн. (Илон Маск с самого начала был «грантоедом», 3 его компании - Tesla, SpaceX и SolarCity получили в общей сложности почти $5 млрд денег налогоплательщиков).

«Чем больше я узнавала, – сказала Маццукато техническому журналу Wired в прошлом году, – тем больше понимала: государственные инвестиции везде».

Правда, иногда государство инвестирует в проекты, которые не окупаются. Шокирует? – Нет: в этом-то и дело. Предприятие всегда рискует. И проблема большинства частных «венчурных» капиталистов, отмечает Маццукато, в том, что они не готовы рисковать всем. После вспышки Sars в 2003 году частные инвесторы быстро остановили коронавирусные исследования. Это просто было невыгодно. Тем временем, исследования, финансируемые государством, продолжались, за что правительство США заплатило $700 млн. (Если и когда появится вакцина, правительство надо будет за это поблагодарить).

Но, возможно, лучшим примером для Маццукато является фармацевтическая промышленность. Почти каждый медицинский прорыв начинается в финансируемых государством лабораториях. Фармацевтические гиганты, такие как Roche и Pfizer, в основном просто скупают патенты и продают старые лекарства под новыми марками, а затем используют полученную прибыль для выплаты дивидендов и выкупа акций (отличный инструмент для повышения цен на акции). Это позволило увеличить ежегодные выплаты акционерам 27-ми крупнейших фармацевтических компаний в 4 раза с 2000 года!

По мнению Маццукато, это должно измениться. Когда правительство субсидирует крупную инновацию, промышленность приветствует это. Более того, в этом вся идея! Но тогда правительство должно возместить свои первоначальные расходы – с процентами. Безумие, что сейчас корпорации, получающие самые большие подачки от государства, в то же время являются самыми крупными «уклонистами» от уплаты налогов. Такие корпорации, как Apple, Google и Pfizer, у которых десятки миллиардов скрыты в налоговых убежищах по всему миру. Нет сомнений, что эти компании должны платить свою справедливую долю в налогах.

Но еще важнее, по словам Маццукато, что правительство, наконец, претендует на доходы от собственных достижений. Один из ее любимых примеров - космическая гонка 1960-х годов. В 1962 году в своей речи бывший президент Кеннеди заявил: «Мы решили отправиться на Луну в этом 10-летии и делать некоторые другие вещи не потому, что это легко, а потому, что это тяжело».

В наше время мы также сталкиваемся с огромными вызовами, которые требуют от государства беспрецедентной инновационной силы. Например, одна из самых насущных проблем, когда-либо стоявших перед человечеством: изменение климата. Сейчас, как никогда ранее, нам нужен менталитет, проявившийся в речи Кеннеди, чтобы добиться преобразований, замедляющих или останавливающих изменения климата. Не случайно Маццукато вместе с британско-венесуэльским экономистом Карлотой Перес стали «интеллектуальными матерьми» Нового зеленого курса – самого амбициозного в мире плана по борьбе с изменением климата.

Другая коллега Маццукато, американский экономист Стефани Келтон, добавляет, что правительства могут печатать дополнительные деньги, если это необходимо для финансирования их амбиций – и не беспокоиться о национальных долгах и дефиците. (Такие экономисты, как Маццукато и Келтон, не слишком терпеливы по отношению к политикам, экономистам и журналистам старой школы, которые сравнивают правительства с домохозяйствами. В конце концов, домохозяйства не могут собирать налоги или выдавать кредиты в собственной валюте).

Мариана Маццукато на Мировом экономическом форуме в Давосе в 2019 г.

Фото: EPA / Hollandse Hoogte

То, о чем мы говорим – это не что иное, как революция в экономическом мышлении. Если за кризисом 2008 года последовала жесткая экономия, то сегодня Стефани Келтон (автора книги, красноречиво озаглавленной «Миф о дефиците») приветствует не кто иной, как Financial Times, как современного Милтона Фридмана. И когда эта же самая газета написала в начале апреля, что правительство «должно рассматривать государственные услуги как инвестиции, а не как обязательства», это утверждение перекликалось с тем, что Келтон и Маццукато утверждали в течение многих лет.

Но, наверное, самое интересное в этих женщинах – то, что они не довольствуются разговорами. Они хотят результатов. Келтон, например, является влиятельным политическим советником, Перес служила консультантом для бесчисленных компаний и учреждений, а Маццукато является прирожденным коммуникатором, который знает дорогу во все мировые институты.

Она не только является постоянным гостем Всемирного экономического форума в Давосе (где ежегодно собираются богатые и влиятельные круги мира), итальянский экономист также консультирует таких влиятельных персон, как сенатор Элизабет Уоррен и конгрессмен Александрия Оказио-Кортез в США, и премьер-министр Шотландии Никола Стерджен. А в прошлом году Европейский парламент проголосовал за принятие амбициозной инновационной программы, которую тоже разработала Маццукато.

«Я хотела бы, чтобы моя работа оказала влияние, – сказала тогда Мариана. – Иначе это шампанский социализм: ты заходишь, говоришь с кем-то время от времени, и ничего не происходит».

Как идеи покоряют мир

Как ты меняешь мир? – Задайте этот вопрос группе прогрессистов, и скоро кто-нибудь произнесет имя Джозефа Овертона. Овертон подписался под взглядами Милтона Фридмана. Он работал в неолиберальном мозговом центре и провел годы, агитируя за снижение налогов и уменьшение влияния правительства. Его интересовал вопрос о том, как вещи, которые немыслимы, со временем становятся неизбежными.

«Представьте себе окно, – говорил Овертон. – Идеи, которые попадают в это окно – это то, что считается приемлемым или даже популярным в данный момент времени. Если вы политик, который хочет быть переизбранным, вам лучше оставаться в этом окне. Но если вы хотите изменить мир, вам нужно сдвинуть окно. Как? – Надавив на края. Будучи неразумным, невыносимым и нереалистичным».

В последние годы окно Овертона, бесспорно, изменилось. То, что когда-то было маргинальным, теперь стало мейнстримом. Неизвестная диаграмма французского экономиста стал лозунгом «Оккупируй Уолл-стрит!» («Нас – 99%»); «Оккупируй Уолл-стрит» проложил путь революционному кандидату в президенты, а Берни Сандерс подтянул на его сторону других политиков, таких как Байден.

В наши дни молодые американцы имеют более благосклонный взгляд на социализм, чем на капитализм – то, что было немыслимо 30 лет назад (в начале 1980-х годов молодые избиратели были самой большой базой поддержки неолиберального Рейгана).

Но разве Сандерс не проиграл праймериз? И не потерпел ли социалист Джереми Корбин драматическое поражение на выборах только в прошлом году в Великобритании?

Конечно. Но результаты выборов – не единственный признак времени. Возможно, Корбин и проиграла выборы 2017 и 2019 годов, но консервативная политика оказалась гораздо ближе к финансовым планам лейбористской партии, чем к их собственному манифесту. Точно так же, хотя в 2020 году Сандерс руководствовался более радикальным климатическим планом, чем Байден, в 2016 году климатический план Байдена был более радикальным, чем у Сандерса.

Тэтчер не была достаточно осмотрительна, когда назвала неолибералов и Тони Блэра своим величайшим достижением. Когда ее партия потерпела поражение в 1997 году, это было как раз в пику ее идеям.

Изменение мира – неблагодарная задача. Нет момента триумфа, когда ваши противники смиренно признают, что вы были правы. В политике лучшее, на что вы можете надеяться – это плагиат. Фридман уже понял это, когда в 1970 году рассказывал журналисту, как его идеи покорят мир. Пьеса будет разыгрываться в четырех действиях:

«Акт I: Все избегают взглядов таких фриков, как я.

Акт II: Защитники ортодоксальной веры чувствуют себя неуютно, потому что в моих идеях, кажется, есть элемент истины.

Акт III: Люди говорят: «Все мы знаем, что это непрактичный и теоретически крайний взгляд, но, мы должны рассматривать более умеренные пути движения в этом направлении».

Акт IV: Противники превращают мои идеи в несостоятельные карикатуры, чтобы «переобуться» и занять ту позицию, на которой раньше стоял я».

Тем не менее, если большие идеи начинаются с фрика, это не значит, что у каждого фрика есть большие идеи. И хотя радикальные понятия время от времени становятся популярными, победа на выборах в этот раз тоже была бы неплохой идеей. Слишком часто окно Овертона используется как оправдание неудач левых. Типа: «По крайней мере, мы выиграли войну идей». У многих самопровозглашенных «радикалов» есть только полуоформленные планы по приходу к власти, если таковые вообще есть. Но критикуя это, вы получаете клеймо предателя. На самом деле, у левых есть история перекладывания вины на других – на прессу, истеблишмент, скептиков в своих рядах, – они редко берут на себя ответственность.

О том, как тяжело изменить мир, мне еще раз напомнила книга «Трудные женщины», которую я недавно прочитал. Это история феминизма в Великобритании, написанная британской журналисткой Хелен Льюис, но она обязательна к прочтению для всех, кто стремится создать лучший мир.

Под "трудным" Льюис подразумевает три вещи:

1. Трудно изменить мир. Ты должен идти на жертвы.
2. Многие революционеры трудны. Прогресс, как правило, начинается с людей, которые упрямы, несносны и намеренно раскачивают лодку.
3. Делать добро не значит быть совершенным. Герои истории редко бывают такими кристально чистыми, какими их потом делают.

Критика Льюис заключается в том, что многие активные люди игнорируют эту сложность, и это делает их заметно менее эффективными. Посмотрите на Твиттер, который изобилует людьми, которые, кажется, в основном заинтересованы в том, чтобы судить о твитах других. Вчерашний герой завтра вскидывается на неловкое замечание или аргумент спора.

Льюис показывает, что в любом движении появляется множество различных ролей, часто требующих непростых союзов и компромиссов. Например, британское движение за право голоса, объединившее в себе целую толпу «Трудных женщин, от жен рыбаков до аристократок, от простых работниц до индийских принцесс». Этот сложный альянс просуществовал достаточно долго, всего лишь чтобы добиться победы 1918 года, предоставив право голоса женщинам, владеющим собственностью, в возрасте старше 30 лет. (Изначально только привилегированные женщины получали право голоса. Это оказалось разумным компромиссом, потому что первый шаг привел к неизбежности следующего: всеобщее избирательное право для женщин в 1928 году).

И даже их успех не смог превратить всех этих феминисток в друзей. Что угодно, только не это. Прогресс, оказывается, сложен.

Наше восприятие активизма часто исключает тот факт, что нам нужны все эти разные роли. Наша склонность – в ток-шоу и вокруг обеденных столов – выбирать любимый вид активизма: мы восхищаемся Гретой Тунберг, но курим, участвуя в акциях по перекрытию движения, организованных Extinction Rebellion. Или же мы восхищаемся протестующими «Оккупируй Уолл-стрит», но презираем лоббистов, которые отправляются в Давос.

Так перемены не происходят. У всех этих людей есть свои роли. Профессор, и анархист. Телеведущий и агитатор. Провокатор и миротворец. Люди, которые пишут на академическом жаргоне, и те, кто переводит его для более широкой аудитории. Люди, которые лоббируют за кулисами, и те, кого оттаскивает полиция в борьбе с беспорядками.

Одно можно сказать точно. Наступает момент, когда нажимать на края окна Овертона уже недостаточно. Наступает момент, когда надо промаршировать по институтам и донести до центров власти идеи, которые когда-то были радикальными.

Я думаю, что время пришло.

Идеология, которая доминировала последние 40 лет, умирает. Что ее заменит? – Никто не знает наверняка. Нетрудно представить, что этот кризис может повести нас по еще более темному пути. Правители будут использовать его, чтобы захватить больше власти, ограничить свободу своего населения и разжечь пламя расизма и ненависти.

Но все может быть по-другому. Благодаря упорному труду бесчисленных активистов и ученых, блогеров и агитаторов мы можем представить себе и другой путь. Эта пандемия может отправить нас по пути новых ценностей.

Если и существовала одна догма, определяющая неолиберализм, то это то, что большинство людей эгоистичны. И именно из этого циничного взгляда на человеческую природу следовало все остальное – приватизация, растущее неравенство, эрозия общественной сферы.

Теперь открылось пространство для другого, более реалистичного взгляда на человеческую природу: человечество эволюционировало в сторону сотрудничества. Именно из этого убеждения могут последовать все остальные – правление, основанное на доверии, налоговая система, основанная на солидарности, и устойчивые инвестиции, необходимые для обеспечения нашего будущего. И все это как раз вовремя, чтобы подготовиться к крупнейшему испытанию этого столетия, пандемии в замедленном темпе – изменению климата.

Никто не знает, куда этот кризис приведет нас. Но по сравнению с прошлым разом, мы, по крайней мере, более подготовлены.

Статья переведена с голландского Элизабет Мэнтон.